Разговоры

Мария Огнева: «Надо искать новый язык, сюжет и героев»


Каждую весну конкурс драматургии «Маленькая Ремарка» представляет шорт-листы новых пьес для детей и подростков. Что можно рассказать о пьесах этого года, как меняется конкурс, чего не хватает российской драматургии для этой категории зрителей? Поговорили с куратором «Маленькой Ремарки», драматургом, сценаристом и педагогом Марией Огневой. Заодно обсудили, какие темы интересны Марии как автору, нужны ли «советчики» для детских пьес, и затронули актуальный вопрос создания профсоюза драматургов.


Недоросль: Мария, что можно сказать о фестивале «Маленькая Ремарка» этого года?
Огнева: В этом году мы заметили недостаток пьес в номинации «12+», в лонг-лист смогли взять всего семь, а в шорт отобрали из них четыре. С «12-» ситуация лучше: в лонг-листе 21 работа, в шорт попало семь интересных пьес для разного возраста, есть и совсем сказки, и более сложные вещи. (Посмотреть шорт-лист «Маленькой Ремарки» 2021 можно здесь: https://remarka-drama.ru/texts/2021mr_short/). Интересные, важные пьесы среди присланных на конкурс есть – к примеру, поднимается важная тема алкоголизма родных, близких соседей, как ее видит ребенок. Есть истории про потери, одиночество, поиск себя. Тексты в номинации «12-» очень порадовали и удивили. Кстати, по поводу некоторых пьес у экспертов были дебаты, для детей они, для подростков или вообще для взрослых. Как известно, не все пьесы, где герои дети, можно назвать детскими. Обсуждали, будут ли они понятны и актуальны для ребенка. В итоге некоторые «12-» переводили в «12+», а какие-то наоборот. Думаю, дискуссии продолжатся, когда мы опубликуем шорт-листы от подростков и семейного жюри.

Недоросль: Они оценивают конкурсные работы впервые?
Огнева: Нет, я третий год куратор «Маленькой Ремарки», и моим первым нововведением было появление такого жюри. Я предложила не решать за детей и подростков, какие тексты для них хороши, а спросить у них. Во многом такая мысль возникла потому, что я уже лет шесть езжу по России с драматургическими лабораториями, работаю с детьми и подростками. Читаю, что пишут ребята 9-10 лет, и понимаю – сказки им уже неинтересны. Недавно я вернулась из Биробиджана, где в моей лаборатории участвовали дети 9-11 лет. Они написали тексты не про дружбу белочки и зайчика, а про буллинг в школе, одиночество в семье, непонимание родителей. Они думают об очень серьезных вещах, хотя пьесы, которые мы обычно предлагаем десятилеткам, – это сказки про добро, условные «Три поросенка». Наше подростковое жюри читает и оценивает пьесы «12+», семейное жюри – родители и дети младше 12 лет – знакомится с текстами для детей. Спойлер – обычно у них и у экспертов есть значительные расхождения. Бывает, режиссеры, театроведы, драматурги ставят пьесе минимальный балл, а дети максимальный.


Недоросль: Как формируются подростковое и детское жюри?
Огнева: Наша задача – найти тех, кто разбирается в драматургии, литературе, кому интересно читать пьесы. Подростки – это обычно ученики из моих лабораторий. Каждый год в них участвует 50-70 человек. Многие с радостью соглашаются оценить пьесы. Кто-то участвует и на следующий год, кто-то приводит младших братьев и сестер. Бывает, ребята из семейного жюри вырастают и переходят в подростковое. Семейное жюри ищем среди литературных, театральных семей. В этом году у нас просто впечатляющая команда. В семейном жюри участвовали сценарист и режиссер Роман Супер с женой Юлией и сыном Лукой, журналист и писатель Ася Кравченко с дочкой Наташей, бывший пиар-менеджер издательства «Самокат», ныне пиар-менеджер проекта «Гусь-гусь», эксперт по детской литературе Мария Орлова с дочкой Варей, журналист и автор телеграм-канала «Читаю с сыном и дочками» Сергей Корнеев и другие замечательные семьи. Горжусь таким крутым составом! Обычно мы выбираем людей понимающих, что такое театр, ходящих в него, не боящихся современной драматургии, но постепенно хочется расширяться. Возможно, будем приглашать и семьи, далекие от театра, получать взгляд со стороны. Хочется охватывать больше и больше людей. Такой эксперимент мне любопытен.


Недоросль: Что за три года изменилось в «Маленькой Ремарке»?
Огнева: Год назад я бы сказала, что можно быть спокойными за подростковые пьесы и развивать направление «12-». Но что-то произошло, и в этом году у нас снова совсем мало пьес для подростков. То ли все авторы ушли в детские или взрослые пьесы... Но есть ощущение, что больше поиска ведется в номинации «12 -». В целом, мы обсуждали с экспертами, что российская драматургия по сравнению не то что с мировой, даже с отечественной литературой, пока несопоставима по смелости тем, по интересным героям и сюжетам. Есть ощущение, что мы только догоняем детскую литературу.


Недоросль: В чем вы видите причины такого отставания?
Огнева: Многие театры, выбирая между пьесой неизвестного автора и условными «Тремя поросятами», конечно, выберут последних. На них легче собрать залы. Многие театры неохотно работают с современной драматургией, особенно с детской. Пока их отношение не изменится, пока они не поймут, что есть драматурги, кому это направление интересно, но кто не хочет писать в стол, все будет по-прежнему. Наверно, мы еще долго будем сетовать, как же так, детская литература такая прекрасная, что же не то с драматургией?! Но где нет спроса, нет и предложения. Это объективные причины.
Есть и субъективные моменты, для чего мы с экспертами «Маленькой Ремарки» хотим обучать авторов, драматургов, рассказывать им о мировой литературе, составить для них список важных для чтения детских и подростковых книг, постоянно пополнять его. Объяснить авторам, что они не делают ничего нового, когда пишут наивные сказочки и не ищут нового языка, сюжета, героя. Подчеркнуть, что современные дети с семи лет смотрят фильмы студии Marvel, а языку, на котором сейчас можно разговаривать с детьми, стоит учиться у таких вещей, как мультфильм «Головоломка» студии Pixar. Надо ориентироваться на эти образцы, а не на приключения ежика и белочки. Современному ребенку такая квазинаивность, где все добрые, искренние, находят друзей и поют песенку в конце, точно не нужна.


Недоросль: А что ему нужно?
Огнева: Это большой вопрос, во многом на него нам отвечает семейное жюри. Конечно, все складывается постепенно, не за один год, это долгий процесс со взлетами и падениями. Тем не менее, пьесы, вошедшие в наш лонг и шорт-листы в этом году, интересны и прекрасны. Мы хотим, чтобы таких было как можно больше, и чтобы авторы не боялись обращаться к подростковой и детской драматургии, искали новые темы, сюжеты, героев.

Не нужно ждать принца


Недоросль: Какие темы для подростков, детей кажутся актуальными вам как драматургу? Насколько вам вообще близко это направление?
Огнева: Три года занимаюсь «Маленькой Ремаркой», год назад стала шеф-редактором Киностудии им. М. Горького, которая тоже связана с детскими и подростковыми фильмами. Поняла, мне очень интересно и семейное кино, и детские пьесы. Сейчас активно набираю темы и потихоньку пишу пьесы для детей. Ищу новых героев. В 2019 году написала в рамках лаборатории «Золотой Маски» пьесу «Куда пропал прекрасный принц», она стала моей первой попыткой сформулировать, что такое современная сказка про принцесс. Меня всегда возмущало, что во всех историях героиня, будь то Спящая красавица или Золушка, попадает в беду и ждет спасения от принца. Такие тексты воспитывают в нас ожидания спасителя, и многие девушки, женщины, бабушки живут, надеясь, что им кто-то поможет. А без принца они не смогут, в одиночку они всего лишь неполноценные половинки. Вот когда он придет, заживем… Я и сама какое-то время жила с этим ощущением. Теперь же мне захотелось пофантазировать, что случится, если принц не придет. И у меня сказочные героини попадают в ситуацию, когда должны спасти сами себя. В моей пьесе они так и поступают, а потом идут спасать одного на всех принца, когда он оказался в беде.

Недоросль: В отношении к мужчинам в сказках тоже есть свои стереотипы?
Огнева: Да, их воспитывают с установками: «Ты должен быть мужественным, не плакать, не позволять себе слабости. Если ты в беде, то должен сам себя спасать». Это тоже неправильно. Захотелось поговорить на эту тему. Кстати, мою пьесу собираются ставить в Биробиджане в Молодежном театре-студии «Добрые люди». Уже была ее читка, они задумали веселый, задорный спектакль, я очень жду премьеры. У меня есть желание и дальше разбирать сказки. Сейчас пишу историю по мотивам японских фольклорных вещей. Начала ее лет семь назад, сейчас посмотрела свежим взглядом – там принцессу спасает принц. Захотелось что-то перестроить. Может, они будут вместе спасать какого-то третьего персонажа. Не хочется классического сюжета, это уже несовременно. Надо искать уже другие способы рассказывать истории. К примеру, если ориентироваться на детскую анимацию, то в мультфильме «Храбрая сердцем» сильные героини спасают маму и себя, не задумываясь о каких-то принцах. Мне кажется, это очень здорово! Надо и в драматургии это использовать – искать новые сюжеты, новых сильных персонажей. Мне как автору это интересно.


Недоросль: Как у вас организован процесс работы? Общаетесь ли с подростками, детьми, чтобы знать их сегодняшний лексикон?
Огнева: Конечно. Благодаря моим многочисленным лабораториям у меня появился целый штаб советчиков. Когда я пишу детскую или подростковую пьесу, общаюсь с ними. Понимаю, что сейчас современный подростковый сленг меняется чуть ли не каждые три месяца. Мемы, которые были модными, быстро устаревают. Иногда я пишу ученикам: «Как вы называете родителей? Родоки нормально? Просто родители? Хорошо». Помню классный комментарий одного из членов подросткового жюри о том, что сейчас дети в школе не называют друг друга по фамилии. Она почувствовала фальшь – наверно, автор судил по своему детству. То же самое касается сленга. Когда я вижу, что подростки в пьесе говорят «клево», сразу понимаю – автору за 30 лет. Это мы говорили в детстве «клево». Сейчас так не выражаются.
Драматургу надо либо ходить подслушивать, либо найти подростков-консультантов, либо родить своих собственных советчиков. Но никогда не стоит ориентироваться на себя 15-30 лет назад. Потому что язык устаревает быстро. Впрочем, темы и сюжеты у детей тоже уже не те, какие были в наших 90-х. Надо всегда держать руку на пульсе. Как говорит мой генеральный продюсер на студии Горького: «Вы что, не следите, кто сегодня герой тик-токе?! Это герой вашей аудитории, вы должны все про них знать». Нельзя просто сказать: «Фу, тик-ток, мерзость, давайте лучше Толстого почитаем!» – это фальшь. Надо понимать современных детей, иначе вы пишите не для них, а для себя в прошлом или для выдуманных подростков. Но не для реальных людей.

Пьеса «За белым кроликом» писалась не для подростков

Недоросль: У вас есть «Воин», пьеса на болезненную тему…
Огнева: «Воин», к сожалению, малоизвестен, это моя большая боль. Он поставлен только в Новосибирске в «Первом театре», остальные, видимо, боятся говорить на такую тему. Зато спектакль у Юлии Каландаришвили в «Первом театре» получился классный, я была на премьере. На постановку круто реагируют и дети, и взрослые. Старшие вспоминают свои 90-ые и умиляются фишечкам из того времени. А дети и подростки следят за сюжетом, за отношениями героев. Потом у взрослых есть возможность поговорить с детьми на тему чеченских войн, о 90-ых и о своем детстве. Это интересный опыт.


Недоросль: Пьесы про чеченскую войну почти не встречаются. Почему вы решили об этом поговорить?
Огнева: Не только в драматургии, в обществе в целом есть белое пятно – мы не обсуждаем ту войну, не вспоминаем, не возвращаемся к ней. Мне показалось это несправедливым. Также на те годы пришлось мое детство. Я стала писать пьесу, у меня начались флешбэки, вспоминались забытые вещи. К примеру, тогда по телевидению показывали записи казней, причем даже не заблюренные. Просто говорили, уберите детей и беременных от экрана. Никто никого не убирал, мы это смотрели. Сейчас подобные вещи невозможно представить, тогда они казались нормой. Я посчитала важным поговорить на эту тему с детьми, подростками. Они совсем не знают вещей, недавно происходивших в истории их страны…


Недоросль: У вас есть и другая страшная подростковая история – «За белым кроликом», где герои столкнулись с маньяком…
Огнева: После лаборатории «Золотой Маски» все стали называть эту пьесу подростковой, но на самом деле я писала ее для взрослых. Считаю, она 16+. Но началась интересная для меня как для автора дискуссия, что подросткам это важно и интересно услышать. Не как назидание «сядете к незнакомому дядечке в машину, и случится…». Нет, с такой целью я точно не писала. Я писала для понимания – такое есть, и можно пережить, если ты стал свидетелем подобных страшных вещей.
История даже не про маньяка, а про страх жизни и того, что в ней много плохих, несчастливых вещей. Для подростков это очень важно. В их возрасте осознают, что мир не такой розовый и милый, каким казался в детстве. И они не такие милые, какими кажутся родителям. Важно понять – это нормально, это жизнь. Она бывает жестокой. И с тобой, и с друзьями, и с людьми вокруг происходят ужасные вещи. Смириться с этим нельзя, но жить с этим нужно. Такие темы актуальны и для взрослых. «За белым кроликом» сначала прозвучала на «Любимовке», затем Полина Стружкова выбрала ее для подростковой лаборатории, сделала прекрасный эскиз, он превратился в спектакль и год шел в ЦИМе. Текст стал восприниматься как подростковый. Не буду спорить, если кому-то кажется, для подростков он важен, почему бы и нет. Но писалась пьеса от лица человека за 30. Я столкнулась с пониманием того, что в жизни происходят ужасные вещи, и непониманием, что с этим делать. Попыталась разобраться.


Драматургам давно необходим профсоюз


Недоросль: В последнее время вы часто поднимаете тему профсоюза для драматургов. Потребность в нем ощутима?
Огнева: Что он нужен – тема давняя. Периодически кто-то из пострадавших драматургов в частных беседах или у себя на фейсбуке пишет, мол, при профсоюзе меня бы не обидел театр, мне бы заплатили денег, мою пьесу не переписали бы без моего ведома, меня бы предупредили о премьере. У меня недавно был случай, когда я узнала о премьере по своей пьесе за три дня – одновременно с предложением подписать договор. Или знаю случай, когда драматургу сказали, мол, у нас готовится Лаборатория современной пьесы, а авторов предупредить не было времени – мы репетировали. Звучит дико и смешно, но почему-то считается нормой. Хотя договор с автором – это базовые вещи по закону об авторском праве. Оказывается, в некоторых театрах они такими не считаются.
За одну неделю случилось два больших разочаровывающих меня-драматурга события. Я написала об этом посты, получила много личных сообщений от коллег. Открыто они говорить боятся. С давних времен есть момент запугивания. Мол, не надо жаловаться, потом у вас будет шлейф скандалиста и ваши пьесы больше не поставят… Думаю, это миф, созданный для того, чтобы драматурги боялись. Конечно, я говорю не про все театры, многие меня предупреждали, звали на премьеру. Но есть ощущение, что ситуация могла бы быть лучше. Идея профсоюза давно назревала. Сейчас просто случилась последняя капля. Может, после пандемии все озверели... Но есть ощущение, что лед наконец двинется в пользу драматургов. Я на это надеюсь.

Недоросль: Насколько идею поддержат театры?
Огнева: Вопрос, нужны ли им современные пьесы, и на каких условиях. Сейчас общий вектор такой: «Не слишком нужны, радуйтесь, если вас ставят хоть иногда». Но, думаю, без современных пьес невозможно прожить ни одному театру, иначе он просто задохнется в бесконечных постановках Рея Куни и Чехова. Ему самому захочется чего-то другого… Современный театр без современной драматургии – по-моему, это нонсенс.


Мария Симонова